Классный журнал

Когда случилась перестройка, я была совсем маленькой девочкой. Но дети, как известно, всегда улавливают главное. Я знала, что мой папа боролся с чем-то ужасно окаменелым, старым и немодным — именно в таких терминах я думала, глядя в черно-белый телевизор «Радуга» на странных седовласых деятелей съезда. Я не до конца понимала, чем занимается папа, — но то, что он представитель каких-то молодых прогрессивных сил, было очевидно. Ребенку, то есть мне, это не было явлено в каких-то словах, лозунгах и конкретной идеологической борьбе. И в моем детском мозгу линия разлома проходила даже не по линии «плохие» против «хороших», а по линии «старое, абсурдное и дряхлое» против «молодого, живого, искреннего». Примерно так же в этом возрасте оценивались и учителя в школе: старые, наполовину выжившие из ума преподаватели и молодые, энергичные — именно у них, независимо от интереса к самому предмету (собственно, скорее, они и определяли этот интерес), хотелось получать хорошие оценки и вести себя прилично, потому как если тебя накажет старая тетя-математичка, это только твой авторитет подымет в классе — она же «дура старая», а вот если Ольга Степановна накажет — значит, дура уже ты, так как Ольга Степановна яркая, красивая и харизматичная.
Так вот, смутно еще понимая, что такое «идеологическая борьба» и «плюрализм мнений», я как-то совершенно четко понимала, что мой отец — в красивом, кофейного цвета клетчатом пиджаке — свободный и прогрессивный, а оппоненты его — унылые мракобесы. И так это было очевидно, что я совершенно не могла понять, как эти унылые плохо говорящие дяди с серыми лицами могут тоже у кого-то вызывать доверие. Какая вообще здесь может быть борьба, если все так очевидно? После того как большинство этих старорежимных деятелей было сметено, этот вопрос задавали себе уже многие, давно вышедшие из возраста детства люди. Как вообще мы могли дойти до такого? Почему так долго терпели? И конечно, вот это извечное: «Ну ничего, теперь-то заживем по-новому».
Вот в этом последнем тезисе уж точно никаких сомнений не было — какое-то было абсолютное чувство уверенности, что назад дороги нет, и как было уже никогда не будет, и есть только сложная или легкая дорога в будущее, которое, может, не будет идеальным, но точно не станет «советским».
Прошло 20 лет, я немного подросла и даже вроде начала стариться, а в телевизоре съезд «Единой России» до ужаса, до самого жуткого кошмара похож на съезд КПСС. Те же потоки вранья, в которые не верят не только смотрящие телевизор, но и сами говорящие, унылые процессуальные действия, не несущие никакой функциональной нагрузки, однотипные обещания, вялая симуляция риторики и усталые лица, годами играющие своих опереточных персонажей на этой политической сцене. Играют так плохо, как будто сами ждут и надеются, что в зал их скромного балаганного театра зайдет какой-нибудь Брейвик и расстреляет их всех, как в последней сцене тарантиновских «Бесславных ублюдков», и будет им от этого успокоение и мир…
Как мы попали сюда? Как произошло, что мы так медленно, так незаметно сползли в совдепию со всеми ее атрибутами: ура-патриотизмом, дикарской ксенофобией, отсутствием свободы слова и мнений? Как мы попали в страну, где токарь «Уралвагонзавода» опять главное действующее лицо, а интеллигенция — это вновь какое-то ругательное, неприличное слово? Ведь это произошло не за день и не за два. И Путина очень хочется обвинить в этом во всем как можно быстрее и истово, потому что вдруг окажется, что виноват не только Путин, а все мы? Я не провожу параллелей, но, как писал Довлатов, «Сталин, конечно, тиран, но, простите, кто написал миллион доносов в те годы?».
Человек, конечно, ужасно трусливое и изворотливое существо. И главное, что мы все с упоением любим делать — это искать виноватого. Опоздал, потому что пробки. Не заработал, потому что коррупция. Не состоялся в жизни, потому что Путин. И каждое это предложение в определенной жизненной ситуации может являться абсолютной правдой. Точнее, частью правды. Потому как другая правда всегда в том, что ты не вышел из дома заранее, зная о возможных пробках, не построил бизнес-схему с учетом коррупции и не сделал чего-то сам, чтобы побороть «коллективного Путина».
Поэтому, друзья, в ближайшее время жить нам станет совсем тяжело, ведь всем деятелям нового СССР в пределах РФ удалось за этот последний год главное, чего не удалось всем нам: они показали, чего мы все стоим, столько готовы съесть еще их мракобесия, издевательских законов и беспросветной циничной лжи, которой нас пичкают, как самым невкусным детским питанием, каждый день. Но ведь едим. Давимся, живот пучит, иногда тошнит, но едим. Оправдать собственную слабость очень хочется, поэтому так называемая радикальная оппозиция активно мочит умеренную. Все правильно — мочить условного Пархоменко, обзывая адаптантом, безопаснее, чем, назвавшись радикалом, действительно стать им и стрелять в генерал-губернаторов и бросать бомбы под кареты лошадей. Умеренная оппозиция наезжает на гражданское общество, сетуя на то, что оно «не созрело», — и вроде правильно критикует, — но только это опять найти виноватого, а не взглянуть на себя, свое бессилие и иногда лень… Все эти упреки я с горечью повторяю и себе самой. Вспоминая принцип «всегда найти, за что благодарить жизнь в самые сложные моменты», я благодарю правительство моей страны за то, что всеми этими путингами, детингами, Астаховыми, Пехтиными и Кургинянами оно показало, кто есть кто и насколько сильна наша тяга к свободе. Сильна. Но не очень. Так что каждый раз, натыкаясь на федеральные новости или съезды «Единой России», я гоню от себя мысли о дежавю, так как не дежавю это вовсе. Потому что Кургинян и Яровая есть, а вот Сахарова и Собчака нет. И пока не появятся, все будет не повторением истории, а лишь ее постмодернистским оттиском на промокашке истории.

Статью Ксении Собчак "Промокашка истории" можно прочитать в журнале "Русский пионер" №35. 

Читать все статьи автора.